Томас Каткарт - Как-то раз Платон зашел в бар… Понимание философии через шутки
Дело в том, что величина, серый цвет и морщинистая кожа — недостаточно точные термины, чтобы их можно было воспринимать как сущностные свойства слона. Лишь определенный диапазон размеров и оттенков, в ряду прочих свойств, определяет, является ли нечто слоном. А вот морщинистый слон — это то же самое, что зеленая селедка — или даже свистящая селедкой.
РационализмТеперь давайте сменим тему и поговорим о метафизической философской школе, ставшей мишенью для многих толп сатирически настроенных авторов. И причем, заметьте, безо всякой помощи с нашей стороны. Есть лишь одна проблема: все без исключения шутники упускали из виду главное.
Когда философ-рационалист XVII века Готфрид Вильгельм Лейбниц произнес свою знаменитую фразу: «Это лучший из возможных миров», он тут же сделался мишенью для бесконечных насмешек. Все началось в XVIII столетии — с «Кандида», чрезвычайно смешного романа Вольтера о добросердечном юноше Кандиде и его наставнике в философских занятиях, докторе Панглоссе, в образе которого Вольтер изобразил Лейбница. В своих странствиях юный Кандид вынужден пережить порки, несправедливое наказание, эпидемии и землетрясение, в описании которого можно угадать лиссабонское землетрясение 1755 года, которое стерло город с лица земли. Однако ничто не может поколебать убежденность доктора Панглосса в том, что «все к лучшему в этом лучшем из миров». Когда Кандид хочет спасти тонущего новообращенного Якова, Панглосс останавливает его, заявляя, что Лиссабонский залив «на то и был создан, чтобы этот религиозный человек здесь утонул».
«Неприятно признавать это, однако все на самом деле происходит безо всякой причины».
Еще два столетия спустя саркастическое отношение к рационалистичному оптимизму Лейбница усугубил мюзикл «Кандид», созданный Леонардом Бернстайном в 1956 году. В самой известной композиции мюзикла, «Лучший из всех миров», написанной на стихи Ричарда Уилбура, доктор Панглосс в сопровождении остальных персонажей восславляет войну как не понятое человечеством благо, ведь она объединяет нас всех — в качестве жертв.
Терри Сазерн и Мейсон Хоффенберг присоединились к сонму шутников, написав собственную непристойную версию «Кандида» — «Кэнди». Героиня книги — наивная юная девушка. Несмотря на то, что ее неискушенностью пользуются все встречные мужчины без исключения, она остается все такой же невинной и веселой.
В 1964 году по этому произведению был снят фильм со звездным актерским составом, в котором, в том числе, сыграл философ Ринго Старр.
Все это очень забавно — однако, к сожалению, все без исключения авторы неверно истолковывали тезис Лейбница. Лейбниц был рационалистом, а это философское направление выбирают для себя те, кто уверен: именно разум — главный инструмент познания (в противоположность, к примеру, эмпирикам, утверждающим, что узнавать мир лучше всего при помощи чувств). Лейбниц пришел к выводу, что мы живем в лучшем из возможных миров, при помощи исключительно логических построений.
1. Если бы Бог не решил создать мир, никакого мира вовсе не было бы.
2. Закон достаточного основания требует, чтобы при наличии более чем одного варианта существовало обоснование преимуществ каждого из вариантов.
3. Что касается того, почему Бог решил создать именно такой мир, — обоснование следует искать в отличительных свойствах самого Бога, поскольку к моменту создания мира более ничего не существовало.
4. Поскольку Бог всемогущ и совершенен, он, несомненно, должен был создать лучший из миров. Если подумать, в данных обстоятельствах это был единственно возможный вариант мира. Будучи сам всемогущим и нравственно совершенным, Бог не мог создать мир, который не был бы лучшим из возможных.
Вольтер, Бернстайн с коллегами, Сазерн и Хоффенберг высмеивали мысль Лейбница, как они ее понимали: «Все хорошо, прекрасная маркиза». Однако Лейбниц вовсе не считал, что в мире не существует зла. Он лишь полагал, что если бы Бог создал мир иным, зла в нем было бы еще больше.
К счастью, у нас есть в запасе пара анекдотов, способных пролить свет на истинный смысл философии Лейбница.
Оптимист полагает, что мы живем в лучшем из миров. Пессимист опасается, что так оно и есть.
Согласно этому анекдоту, оптимист одобряет тот факт, что мы живем в лучшем из миров, а пессимист — нет. С рационалистической точки зрения Лейбница, мир таков, каков он есть. Анекдот проясняет, в сущности, простую истину: оптимизм и пессимизм — это варианты личного отношения к реальности, которые не имеют ничего общего с нейтральным, рациональным описанием мира, предложенным Лейбницем.
Оптимист утверждает: «Стакан наполовину полон».
Пессимист полагает: «Стакан наполовину пуст».
Рационалист заявляет: «Стакан вдвое больше, чем нужно».
Вот теперь все стало прозрачным, как стекло того самого стакана.
Вечность и бесконечностьНеважно, прекрасен этот мир или нет, — так или иначе, мы приходим в него лишь с кратким визитом. Однако в сравнении с чем он краток? С вечностью??
Лейбниц стоит на противоположной Богу точке зрения. Будучи рационалистом, Лейбниц вовсе не желал признавать, что то или иное событие «просто случается», и вместо него с легкостью могло бы произойти нечто совершенно иное. Он чувствовал, что должна существовать причина, делающая ту или иную ситуацию необходимой. Почему в Сиэтле дожди идут чаще, чем в Альбукерке? Потому что условия А, В и С делают противоположную ситуацию невозможной. В этом большинство из нас согласится с Лейбницем, — особенно жители Сиэтла. Однако Лейбниц идет дальше, утверждая, что эти самые базовые основания А, В и С также не могли быть иными. И даже те основания, которые привели к появлению А, В и С, а также основания этих оснований, и так далее, и так далее, до бесконечности. Именно это Лейбниц называл законом достаточного основания, имея в виду, что любое существующее положение дел является таковым потому, что по-иному просто не могло быть. Мир, где в Сиэтле нет частых дождей, а также отсутствует вся совокупность причин, приводящих к этому, в итоге не будет миром, который мы знаем. Это будет хаос, в котором отсутствуют универсальность и единство.
Понятие бесконечности приводило метафизиков в замешательство… гм, целую вечность. Те, кто не разделяет метафизических концепций, робеют перед ним гораздо меньше.
Две коровы стоят на выгоне. Одна поворачивается к другой и говорит:
— Хотя обычно число «пи» сокращают до пяти знаков, в действительности оно продолжается до бесконечности.
Другая, повернувшись к товарке, отвечает:
— Муууу!
Следующий анекдот объединяет понятие вечности с другой знаменитой философской идеей — относительностью пространства и времени:
Врач сообщил женщине, что жить ей осталось шесть месяцев.
— Неужели ничего нельзя сделать? — спрашивает она.
— Кое-что можно, — отвечает доктор. — Вы можете выйти замуж за бухгалтера.
— И как это поможет мне справиться с болезнью? — интересуется пациентка.
— С болезнью — никак, — заявляет врач. — Но в этом случае шесть месяцев покажутся вам вечностью.
Этот анекдот поднимает философский вопрос: как нечто конечное, вроде шестимесячного срока жизни, можно сравнивать с чем-то бесконечным, с вечностью? Тому, кто задается этим вопросом, никогда не приходилось жить с бухгалтером.
Детерминизм и свобода волиОбладаем ли мы, здесь и сейчас, властью над собственной судьбой?
За истекшие столетия философы разбрызгали по бумаге море чернил, пытаясь найти ответ на вопрос: волен ли человек принимать решения и действовать по собственной воле, или же наши поступки определяются внешними силами — наследственностью, окружением, историей, судьбой, компанией Microsoft?
Авторы греческих трагедий подчеркивали, что герои совершали неизбежные ошибки из-за предопределенности хода событий.
Когда писателя XX века Исаака Башевиса-Зингера спросили, верит ли он в свободу воли, он с усмешкой ответил: «Приходится! У меня нет выбора». Именно такую позицию многие философы отстаивают с совершенно серьезными физиономиями: они полагают, что мы вынуждены верить в свободу собственной воли, поскольку иначе у нас нет причин следовать моральным обязательствам, ведь в противном случае моральный выбор окажется вне сферы ответственности человека.
В последнее время представления о том, что поведением человека руководят психологические силы, которые он не в состоянии контролировать, окончательно размыли саму идею моральной ответственности. В результате в судах мы можем слышать самые невероятные оправдания совершенных преступлений: подсудимый легко может заявить, что избыток сахара, положенного в его десерт, заставил его совершить убийство. Это все то же старое доброе утверждение: «Меня толкнул на это дьявол!», одетое в современные психологические одежды.
